Через тернии... (док. фильм)

«Я у папы спросил: «Пап, что нужно, чтобы стать космонавтом?» Говорит: «Надо учиться хорошо». Ну что может отец сказать? «Читать много, чтобы зрение, зрение надо хорошее. Чтобы зрение не испортить, надо строго сидя читать, не лежа, там, чтоб не испортить. В школе, когда я учился во втором классе, к нам приехал, должен был Гагарин приехать в школу. Но приехал Титов. И вот как его встречали, как он разговаривал, стихи читал. Ну, просто, вот эта встреча, она длилась, там, часов пять-шесть. Такое впечатление на ребенка, ну, что мне, восемь-девять лет было, произвела, что как-то это отложилось, а до этого я хотел моряком быть и вот так, очень так хотел попутешествовать. А когда вот встретился с Титовым Германом Степановичем, то как-то у меня изменилось, и я захотел стать космонавтом.

Где-то в девятом начале, десятого класса продумал стратегию своего движения по пути к космонавту, и где-то в середине десятого класса я подал заявление в военкомат, что я хочу быть летчиком, в летное училище поступать, прошел. Это целое дело, прошел медицину, меня утвердили, разрешили. Короче, военкомат дал добро, таможня дала добро. Ну, сдал экзамены и сразу стал собираться. Собрал вещи, уже и билет был на руках, и должен был ехать в летное училище, но здесь ЧП произошло мирового масштаба.

В этом экипаже были командир корабля Добровольский, инженер Волков был, и Пацаев. И вот они приземлились, из-за герметизации погибли. Ну, мама знала, что я о моей мечте, и она, конечно, не хотела пускать. Легла прямо на пороге и не пускала. С трудом ее уговорили папа, братья, уговорили, и я вот с таким тяжелым настроением поехал в летное училище.

Огромное количество людей хотят поступить и стать летчиками-истребителями, и на летчика-истребителя я не мог попасть. Я должен был идти на факультет штурманов наземного назначения. Но штурман наземного назначения, это, на земле сидит. Ну, я уже по определению не мог стать космонавтом. Но у меня задача, цель другая была, я пришел, на прием записался к начальнику училища, генерал, уж не помню его фамилию, сказал ему, что, вот, хочу летать. Он пообещал мне, что после, давайте на этом факультете проучитесь, примите присягу, а после этого, значит, мы вас переведем на факультет летчиков-истребителей. Я радостно выбегаю, что моя мечта начинает вроде бы осуществляться, встречаю курсантов первого курса, которые приехали с полетов. Они говорят: «Чего это ты такой радостный?». Ну, говорю: «Ну, пойду на штурманов наземного назначения, а потом переведусь» - «Да ты что, парень, если ты на этот факультет поступишь, примешь присягу, ты уже по определению с этого факультета уйти не можешь». Я говорю: «Как же так?» - «Так» - «А если не захочешь уйти?» - «Значит, сразу в армию пойдешь». Ну, был у меня запасной вариант, я уже продумал, еще когда учился в десятом классе. Я забрал документы и скорей поехал в Московский авиационный институт. Надо было торопиться, потому что заканчивался прием документов на дневное отделение, мне ж дневное нужно было. Ну, я опоздал.

И так я поступил в Московский авиационный институт. Ну, на вечернем отделении необходимо было работать по профилю. Я устроился на работу на «Знамя Труда». «Знамя Труда» - это серийный завод, который изготовлял Миг-21, 23 и 25, опытные образцы шли. Я делал носок закрылка на Миг-21, давил на прессе, кривая второго порядка. Я чертил ее на черчении и тут же на практике видел, как это кривая второго порядка делается именно в металле. И прошло уже много лет, а я до сих пор помню, как чертится кривая линия второго порядка, кривая второго порядка. Ну, в этом есть, какая то сермяжная правда, которая необходима для инженера, потому что он тут же и теоретическую выкладку имеет перед глазами, и тут же в практику, и тут же видит результат того, что изучал. Это конечно большой плюс вечернего обучения. Единственное, конечно, сложно просто постигать науку, когда ты в 7.10 начинаешь работать, на метро «Динамо» живешь во Внуково, где-то час двадцать ехать. Вечером, когда ты отучился, в 21.45 последняя лекция, приезжаешь домой в 12. Просыпаешься где-то в 5 для того, чтобы вовремя попасть на работу, и вот эта вот череда, вот такая вот круговерть. Отдыха человек просто не видит, все время работа - учеба, работа – учеба.

Ну, вечернее образование, оно не дает отсрочки от армии, и через полтора года пришла повестка. С одной стороны я огорчился, что иду в армию, а с другой стороны – обрадовался, что хоть немного отдохну от этого такого нелегкого труда - и умственного, и в тоже время физического. Но здесь меня ждало разочарование. Я попал в воздушно-десантные войска, попал в образцовую роту. В это учебное подразделение собрали со всего Союза здоровых ребят, около 150-ти человек. Эти здоровые ребята выясняли отношения первые два-три месяца, потому как каждый хотел показать свое «я». Ну, правда, по окончанию учебного подразделения расставались все уже со слезами, так сдружились за это короткое время. И я, конечно, со смехом вспоминал свою мечту - отдохнуть в армии. Это звучит просто смешно. А тогда мне было еще смешнее. Огромное количество времени каждый день занимала подготовка к показным выступлениям и сами показные выступления. Что из себя представляли показные выступления? Приезжал генералитет, командующий ВДВ приезжал с ним, вот эта свита, и все смотрели, что курсанты могут делать. Ну например: шесть человек, десять человек с одной стороны, 10 с другой, им кладут на животы доски и машины ГАЗ-66, и едет по этим доскам. Напряжение адское, конечно, потому что все должны держать пресс, и махины, которые движутся, довольно таки неприятная картинка. Колесо чуть-чуть может свернуть тебе на живот и неприятные будут последствия. Но, тем не менее, выдерживали, все получалось.

И вот однажды, после одного такого выступления, сам командующий ВДВ Василий Филиппович Маргелов стал обходить наши ряды, так сказать, построенные, жать руку и благодарить за службу, и подошел ко мне. «Откуда родом, солдат?». «Да я, - отвечаю, - со Внуково» - «И я со Внуково». Но я-то знал об этом, потому что когда он шел, и когда он пожимал руки моим товарищам, я узнал его лицо, потому что я вспомнил вдруг, что, будучи школьниками, мы лазили к нему в сад, потому что у него изумительные яблоки были, и однажды он даже поймал нас. А он, это все вихрем пронеслось у меня в голове, и он спросил: «Откуда, со Внуково?» - «Со Внуково!» - «Земляка нашел. Как служится, солдат?». «Хорошо служится!», - ответил мой лейтенант. Ну что он мог сказать? Мы, два дня назад в самоволке нас поймали, но он же не мог об этом сказать земляку генерала. «Как, ему в отпуск пора уже? Сколько он прослужил?» - «Два с половиной месяца» - «Рановато еще. Ну, служи, земляк». Пожал руку еще раз, и так мы вот разошлись. Ну, я ему так и не сказал, что я к нему лазил, таскал у него яблоки.

Армия наоборот мне дала уверенность в себе, что я состоялся как мужчина. Я закончил армию, зам комвзвода взвода батальонной разведки. Я участвовал там во всех мероприятиях, в чем участвовал мой взвод, на разведвыходы выезжали, мы участвовали в учениях. И я был не одним из, не могу сказать, что одним из лучших, но я был, вообще-то, хорошо закончил армию. За хорошую службу меня отправили в первую отправку домой.

И, в общем-то, желание стать космонавтом, оно не пропало. А наоборот, окрепло. Я даже стал делать дальнейшие шаги для того, чтобы приблизить свою мечту. Я поступил на работу в Московский Авиационный аэроклуб при Московском Авиационном институте с условием, что я буду летать на самолете и прыгать с парашюта. Ну, а работать буду техником связи по авиационному оборудованию самолетов. И как говорится, не было счастья, да несчастье помогло.

На одних соревнованиях по парашютному спорту я повредил ногу, и врачи отстранили меня и от прыжков, и от полетов. У меня некоторое время было полежать, подумать, и я решил кардинально изменить свою деятельность. Я перевелся на дневное отделение, поступил в студенческое конструкторское бюро и стал заниматься наукой. Мне несказанно повезло, что я попал в студенческое конструкторское бюро «Венера», где был потрясающий коллектив. Я никогда, ни до, ни после, не видел такого коллектива, и не встречал, и не работал, как в СКБ «Венера». Этот коллектив, наверно, можно сравнить передачей «Что? Где? Когда?», когда 5-6 человек в течение минуты решают одну сложную задачу. Нечто потрясающее было и у нас в коллективе. Могу привести пример. Вот сделали по заказу «Тинро», глубоководный фотоаппарат для исследования шельфов дна. В течение полугода сделали этот аппарат, выиграли конкурс у больших институтов. Дешевле и проще сделали. И через полгода уже он был на испытании в Японском море, и получил очень хорошую оценку.

Но я ни на секунду не забывал о своей мечте, и я перевелся на 6-й факультет. Факультет называется Летательные аппараты. Не многие знают, что это такое, но я вам скажу, что большая часть космонавтов закончила именно этот факультет. И вот настало время, когда я получил диплом инженера-механика. Специальность «Большие ракеты». Ну, куда мне поступить с этим дипломом? Ну, конечно же, в центр имени Хруничева. И вот я прихожу на работу в центр Хруничева, КБ Салют, в отдел, который занимается орбитальными станциями. Меня, молодого специалиста, через некоторое время посылают в командировку на Байконур. Предстоящая командировка, конечно, у меня волнение вызвала, я собирался. Улетал со Внуково-3, которую с детства видел, всегда это волнительный момент был для меня, что кто-то оттуда улетает. А теперь я сам оттуда улетал на Байконур.

И вот я на Байконуре. Впервые встретился с космонавтами, прочитал им лекцию о своем оборудовании, показал, как с этим оборудованием работать. Мне иногда казалось, что это не я, а кто-то, так это было для меня и неожиданно, и как во сне. Я, и было и радостно, и в то же время - мечта казалась неосуществима. В один прекрасный день обсуждался рабочий момент по работе на станции «Салют-7», и Владимир Владимирович Полон, зам генерального по пилотированию космонавтики, заговорил о том, что скоро предстоит, лет через 20, предстоит полететь на Марс. Кто же полетит-то на Марс? Ребята, которые сейчас летают, они уже устареют. И я неожиданно для себя сказал: «Да я полечу» - «Почему ты решил, что ты полетишь?» - «Так это цель моей жизни. А вы знаете, как тема моего диплома называлась: «Конструкция станции с искусственной гравитацией для полета на Марс». Да я всю жизнь мечтал слетать в космос. Для этого я и в десанте служил, и на самолетах летал, и МАИ закончил» - «Как, ты десантник?». Я говорю: «Да, я десантник» - «И я десантник». Так мы познакомились с Владимиром Владимировичем. А Владимир Владимирович, оказывается, наши судьбы немножко схожи были. Он всю войну прошел в морской пехоте, после армии он поступил в МАИ. Когда разговор перешел в более дружественную, как бы, канву, говорит: «А что тебе мешает стать космонавтом?» - «Да я не знаю, как это осуществить». А он спросил меня: «А хочешь, я дам рекомендацию?». Я дар речи потерял, когда услышал это. Но я сказал: «Да, я хочу!». Ну вот, Владимир Владимирович дал мне рекомендацию, и вот я пишу заявление в отряд космонавтов. Ловлю себя на мысли, что рука дрожит, но я продолжаю писать. Я уже чувствую себя космонавтом. Через некоторое время я проходил медкомиссию и, увы, не прошел ее. И вот, значит, в очередной раз судьба отвернулась от меня».

«Он пришел ко мне поделиться, что вдруг он не прошел медицинскую комиссию. И было, конечно, странно. Я раньше понимал, что были при разговорах, при отборе в космонавты были такие разговоры, были неудобные люди. И для того, чтобы избавиться от неудобных людей, их иногда рубила медицинская комиссия. Не знаю, такие разговоры шли. Насколько это правда или не правда. Тем не менее, для Сережи это был значительный удар».

«После неудавшейся попытки пройти медкомиссию, конечно, настроения не было никакого. И вообще, тяжело человеку, когда мечта исчезает. Я загружал себя работой, старался отвлечься, не очень получалось. Тут меня выбрали в депутаты сельского совета, не выше второго этажа. Я старался помогать людям, как мог. Открыли памятник погибшим фронтовикам, которые односельчанам. Открыли парк небольшой. Ну, делали, старался делать какие-то добрые дела для того, чтобы отвлечься, и не так было тяжело на душе. И вот так прошло три года. На Байконур я не летал, не посылали. А тут возникла необходимость вести авторский надзор станции «Мир».

Я прилетел на Байконур, окунулся в работу, и неожиданно встретил Юру, с которым вместе летали в аэроклубе, который тоже проходил медкомиссию и не прошел. Он был очень грустный. Я говорю: «Что ты такой грустный?». Он говорит: «Ты представляешь, опять был в детском садике и медкомиссию не прошел». А детский садик - это здание ВМБП, где все космонавты проходят медкомиссию. У меня челюсть отвисла. Как это так? Я говорю: «А разве можно второй раз медкомиссию проходить?». Говорит: «Можно! Это законное право». Об этом праве я не знал просто. У меня неожиданно появился шанс, ну и, конечно, выросли крылья. Ну, я почувствовал, что надо попытаться второй раз, и второй раз этот уже будет последним. Ну, и стал собирать документы для того, чтоб пройти медкомиссию, и по новой.

Документы-то мои приняли, но вот наступил 87-й год, а с ней пришла перестройка. Одна ж огромная страна изменилась, отношение к космосу изменилось, финансирование было урезано по многим программам. Полеты в космос стали редки. И моя очередь растянулась на долгих 11 лет. Это не значит, что 11 лет я сидел ложа руки, я продолжал работать. На тот момент наш коллектив возглавлял, я бы сказал, выдающийся организатор, выдающийся человек Анатолий Иванович Киселев, который был один из авторов программы МКС, которая и спасла всю промышленность космическую от развала. Специалисты сохранились, работали, и даже был случай, когда мы впятером сделали одну из установок лучше, чем громадный коллектив НАСА. И вот, наконец, февраль 97-го года, и я был зачислен первым номером в 12-й набор отряда космонавтов Роскосмоса.

Так что же представлял из себя этот 12-й набор? Он состоял из восьми военных летчиков и четырех инженеров. И вот, наступил знаменательный для меня день, да и для всей нашей группы, 19-е января 1998 года. Мы первый раз встретились на лекции, познакомились, и лекция была «Теории движения». И я представлял подготовку, что она достаточно серьезная, сложная, но не ожидал, что я буду продолжать, как будто, ходить и учиться в институте. Такое вот у меня ощущение было. Конечно, интересно было, потому что люди, подготовившие несколько отрядов в космос, и они продолжают тебя обучить тому ремеслу, к которому ты стремился всю жизнь. Ну, захватывает. Я ловил себя на мысли среди лекции, что как-то необычность этого положения для меня, и меня это радовало.

Ну, первое наше испытание было на невесомость. О невесомости мы много слышали, знали, что это на Ил-76, летающая лаборатория. И когда первый раз взлетели, когда мы стали делать те первые упражнения, которые необходимы для того чтобы почувствовать что такое невесомость, нам инструктора говорят: «Да вы потише старайтесь, самолет развалите». Ну, старались, конечно, почувствовать, что такое невесомость, и выполнить те задачи, которые перед нами ставили. А ставили как? Одеть костюм «Сокол» в невесомости. Весит он около пятнадцати килограмм, очень удобный, но самое главное, что он спасает человеку жизнь при разгерметизации. Вот то, что было, от чего погибли Добровольский, Волков и Пацаев, у них не было этих костюмов. И вот, в этот момент и произошла разгерметизация и экипаж, к сожалению, печально закончил. Поэтому «Сокол» - это одна из опор космонавта.

Ну, следующие этапы - мы уже пробовали работать тоже по парам в костюме «Орлан», который обеспечивает космонавту выход в космос. Ну, достаточно такой массивный и весит около 92-х килограмм. Там две системы дублирования, две системы жизнеобеспечения. Сначала ты работаешь на резервной, потом на основную переходишь. Наш костюм, он очень удобный, и по признанию американцев он считается лучшим, чем американский, потому что этот костюм ты можешь одеть один и выйти в космос, а у американцев костюм состоит из двух половинок и необходима помощь еще одного человека, чтобы стянуть две половинки.

Вы, наверное, все слышали, что по новостям передают, что космонавты приземлились, то есть коснулись Земли. Но был случай, когда космонавты немножко промахнулись и попали не на сушу, а в озеро Тенгис. Это было с экипажем Рождественского, а Рождественский по прежней профессии был водолазом, поэтому в нашей среде шутка пошла, что моряк без воды жить не может. И вот этот случай, он внес свои коррективы в подготовку космонавтов.

Космонавт – это, как правило, хороший водолаз, а водолаз - это высшая квалификация аквалангиста. Поэтому водолазная подготовка для космонавта очень важна, потому что работа под водой и работа в невесомости, по физиологии они схожи. И поэтому, если ты умеешь работать под водой, то по определению ты будешь уметь работать и в открытом космосе. Что такое морская тренировка? По легенде спускаемый аппарат с экипажем не попадает на сушу, а падает в море. Что делать? Надо дождаться спасателей, спасатели прилетят неизвестно когда. Надо покинуть спускаемый аппарат и немножко поплавать. Ну что тут сложного? Казалось бы, ничего, но тот костюм, в котором мы приводились, он не годится для плавания. Значит, что надо сделать? Снять этот костюм, одеть теплую одежду, резиновую одежду и покинуть спускаемый аппарат. Ничего сложного, казалось бы, но представьте себе маленький объем, в котором три здоровых мужика должны одновременно снимать свои костюмы, и одевать шерстяное и резиновое белье одновременно. Вот это мы и отрабатываем на морской тренировке. Пыхтим, переодеваемся в маленькой капсуле в жару, недостатки кислорода, а в это время отдыхающие на берегу едят мороженное, пьют холодную воду. А у нас все в капсуле происходит легко и весело, но почему-то теряем по три килограмма за тренировку.

Я немного расскажу об истории зимних выживаний, как и на каком основании они были созданы. Леонов и Беляев, когда совершили свой знаменитый полет, и Алексей Архипович Леонов вышел в открытый космос впервые в истории человечества, они приземлились, и приземлились, немножко ошиблись. Их спускаемый аппарат упал, приземлился в тайге. В тайге их не могли найти двое суток, а из белья у них было там два или три комплекта нижнего белья, и другой никакой теплой одежды не было. Через двое суток их нашли благополучно, но командование Звездного городка приняло решение создать отдел, который занимался зимними выживаниями, летними, морскими. Была создана методология, и испытания проходили в разных областях Советского Союза.

Мы много слышали о зимних выживаниях, но слышать одно, а участвовать - совсем другое. И вот настала наша пора. Экипаж состоял из трех человек. Это Волков, Лончаков и я. Что обычно делает экипаж? После, так сказать, нештатного приземления он должен выдержать двое суток и дождаться спасателей. В эти двое суток входит: для того, чтобы нашли ночью, надо развести, разложить три костра, разнесенные между собой, ну, треугольник, на 200 метров. Когда темное время суток настанет, и будет пролетать какое-то транспортное средство, и тогда поджечь. Кроме этого, экипаж должен сам себя обогреть, минусовая температура - значит должен быть костер. Для того, чтобы костер нормально горел, и экипаж себя комфортно чувствовал более менее, надо построить шалаш, и использовать радиостанцию, использовать пистолет с сигнальными ракетами. И все это на протяжении двух суток. После того, как тебя не нашли, нас не нашли, мы шьем из этого парашюта себе рюкзаки, кладем необходимые вещи, с которыми вернулись с орбиты, вырубаем себе шесты. Пишем на нашем спускаемом аппарате, он яркий, оранжевый, как мы себя чувствуем, в каком состоянии находимся, и указываем направление, в котором пошли. Потому что когда-нибудь все равно аппарат найдут. И мы с этими шестами, рюкзаками прокладываем путь согласно маршруту, выработанному экипажем. Мы немножко, как бы, актерами себя чувствовали, потому что мы работаем, а за нами наблюдают из соседнего здания комфортного двадцать человек наблюдателей, методистов, психологов, и каждый оценивает нашу работу. Ну, мы, конечно, старались, но вот озадачило одно, что они к нам не приходят, замечания не делают. И вот, когда через 12 часов они пришли к нам довольные, стали: «Вот это хорошо, вот это хорошо», и уходят. Мы говорим: «А что, вы никаких замечаний не сделали?» - «Ну что вы, ребята. Вы так хорошо работали, что у нас нет претензий никаких к вам. А как вы думаете, ребята, а какая температура?». Ну, мы, так, разгоряченные все, в труде, говорим: «Да, ну, минус, там, 10, минус 12, минус 14» - «Ну что вы, ребята, минус 29. Продолжайте работу». И ушли. Так у нас проходили, вот, зимние выживания.

Ну, что тут можно сказать о парашютной подготовке? Она важна для летчика, тем более для космонавта. За нее я и не очень беспокоился, потому что у меня был опыт, и я в армии прыгал 27 прыжков, и в аэроклубе прыгал. Первые прыжки, они были такие ознакомительные, и там ничего сложного не было. А дальше уже, когда у нас появился некий опыт, и мы вспомнили былое мастерство, был один из тестов такой, важный для космонавта, чтобы он мог в экстремальных условиях решить некую задачу. Ну, например: высота 2400 метров, инструктор снимает листочек, и у тебя появляется задача-ребус, которую нужно, необходимо решить. Она не сложная и за чашкой чая ты, любой человек ее решит. Но когда ты выпрыгиваешь и летишь с высоты больше двух километров со скоростью 90-100 с лишним километров в час, поток воздуха, ну, небо, земля под тобой, и ты должен глядеть, и в диктофон решить эту задачу. И достаточно сложное это упражнение, оно не сразу удается, но, тем не менее. И вот когда я решил очередную задачу, открыл парашют и смотрю - меня сносит на дачные поселки. Ну, я, У-15 был, я развернул его в сторону, чтобы отлететь подальше. Прослушал диктофон, на который я надиктовал решение задачи, остался доволен. Все было очень слышно, мой голос - четкий, прослушал довольный собой. А меня сносит дальше на эти дачные участки. Ну, а что такое дачные участки? Это там по 4-5 соток им дают недалеко от моря, заборы из арматуры, колючей проволоки, и желательно туда не попадать. Я понимаю, что уже, где-то на высоте 70 метров понимаю, что я все равно попаду на эти участки, я разворачиваюсь, чтобы наверняка перелететь. Выбираю площадку, которая там зелененькая где-то там, на участочке небольшом, и когда перелетаю уже через забор и остается метров 10, вижу, что эта лужайка заполнена - там стол, дуб стоит зеленый, краской покрашенный, скамеечки. И я выбираю. Выбрал, и там пятачок был черненькой земли, и я прям в этот пятачок. Делаю запятую, запятую, так клевантой работаешь и спортивный парашют потом сужается, увеличивается вертикальная скорость, другого выхода не было, делаю так называемую запятую и приземляюсь в этот пятачок, мягко. Я сижу довольный, что так все хорошо получилось, потому что рядом была колючая сухая здоровая яблоня, дом, сарай какой-то, и вот эти вот скамейки. А смотрю, у меня кол торчит, пробил комбинезон в двух местах, летный, плотный. А я приземлился, оказывается, на площадку, где росли перцы, а перцы, оказывается, тоже подвязывают колышками, как наши помидоры. Ну, этот колышек пробил. Я попытался вытащить, одной рукой не вытащишь. Ну, парашют положил на руку, поднялся, чтобы идти назад к месту укладки, смотрю, а там клубника такая, прямо спелая. А пять утра, ну, я не удержался, поел клубнички. Ну, вот комбинезон до сих пор у меня висит дома и напоминает мне о Таганроге, и о самой вкусной клубнике в мире.

Ну, есть такие тренировки, которые проводятся в ЦПК. Например, тренировка - психологическое тестирование кандидатов в космонавты в замкнутом объеме, где нет лишних звуков, полнейшая тишина. Ну, человек 5 дней живет наедине с собой. Но в чем здесь самое сложное - это последние двое суток, когда кандидат в космонавты, начинается режим непрерывной деятельности, режим РНД. Это самое сложное - двое суток надо не спать, решать поставленные задачи, которые тебе дают все время, и наблюдающие смотрят, как твой мозг справляется с задачами. Насколько он стабилен, насколько он может выдержать высокую работоспособность за этот промежуток времени. Достаточно сложно под конец, когда уже там 45-й час, 46-й. Вроде как отжаться, чтобы не заснуть, но ловишь себя на мысли, что глаза слипаются. Ну, там, инструктора знают об этой слабости многих, или не многих. Обычно человек начинает стучать в микрофон, чтобы проснулся.

Кроме специальных тренировок, которые там проводятся в отряде космонавтов, мы постоянно учимся, и за время общекосмической подготовки сдаем около 104-х экзаменов. Ну, и после того, как ты все это благополучно преодолеваешь, ты становишься космонавтом, просто космонавтом. После того, как ты стал космонавтом, ты, обычная история для космонавта, он занимается в группе некоторое время, а потом уже его зачисляют в экипаж. У меня зачисление в экипаж прошло через год после сдачи госэкзаменов и получения квалификации космонавта-испытателя. Я попал в 7-й экипаж, командир у меня был Юрий Иванович Маленченко, который уже летал к тому времени два раза, и Эдвард Лу, американский астронавт. Ну вот, сформировали, и мы полетели в Хьюстон. Подготовка, что у астронавтов, что у российских космонавтов мало чем отличается. Это обычная рутинная работа, очень иного умственной работы. Каждый экипаж должен выполнить определенную работу на орбите. Для того, чтобы эти работы били проведены успешно, их отрабатывают на земле. Приблизительно, ну они все равно отрабатываются, потому что там несколько выходов в космос, значит. Там ты должен отработать методику работы в бассейне или в нашем в ГЛ в Звездном, или в американском подводном центре. В НАСА там, фактически, бассейн - половина футбольного поля по объему. Там целиком затоплена станция, и в том модуле, или в том модуле, где ты будешь проводить работу, ты и работаешь. И маршрут проработан. У нас же ГЛ, он поменьше, и затапливается тот модуль, где будет проводиться работа, не вся станция, только часть - этим отличается, а так, методически одинаково.

Не могу сказать, что Америка очень мне понравилась, но удивил тот факт, что в каждом, в каждой деревне есть один-два бассейна. Кругом озера, а бассейны в каждой деревне. Ну, если выбирать между озером и бассейном, то я обязательно естественный водоем выберу. Ну, я ходил, первое время я купался в бассейнах, потом я, ну, не понравилось мне, не комфортно, и я стал купаться в озере. Я купался в озере, ну, правда, один купался. Все удивленно смотрели на меня, ну, я не обращал на это внимания, хотя иногда меня посещало чувство опасности, и такое впечатление, что кто-то наблюдал за мной. Ну, я не обращал на это внимания, был поглощен учебой. Месяца два-три это продолжалось, а потом приехал мой командир Маленченко Юрий, и когда мы пошли однажды купаться, я говорю: «Я в бассейне не хочу, пойду на озере искупаюсь». Он удивился, говорит: «И давно ты так купаешься?». Говорю: «Да, с начала подготовки». Говорит: «Слушай, давай в бассейне искупаемся, а вечером я тебе кое-что покажу». Ну, мы искупались в бассейне, а вечером, значит, пригласили еще доктора нашего Женю Кобзева и пошли на озеро вечером. Я думаю, что ж нам Маленченко покажет. Ну, подошли, так темнеть уже стало, и Маленченко показывает: «Вон там, смотри, осока небольшая, а рядом, посмотри, там ноздри и глаза выступают такие вот». И только он вот так пальцем показал, и огромный хвост маханул по поверхности воды, поднял огромную волну, и я понял, что это крокодил. Хотя раньше никогда в глаза не видел живьем крокодила. Ну, я перестал купаться в этом озере. Прошло больше 10-ти лет, но космонавты, приезжающие из Америки и проходящие там подготовку, до сих пор мне передают привет от живущих в этом озере крокодилов.

И с Эдвардом Лу, это наш третий член экипажа, говорим, говорю: «Что-то скучно, Эдвард, живем, одно и тоже, одно и тоже». И он меня удивил. «Давай, - говорит, - в выходные слетаем в Галвестон». Говорю: «Как слетаем?». «Ну, - говорит, - у меня есть самолет». Еще перечислил троих астронавтов, у них есть. «Сядем на четырех самолетах, ввосьмером полетим в Галвестон». Я очень удивился, говорю: «Давай». Ну, настало, настали выходные, мы сели, на аэродроме встретились, сели на четыре самолета и полетели в Галвестон. Ну, конечно, когда 4 самолета летят рядом, друг на друга смотрим, в кабине видно все так, необычно. И прилетели, сели, сходили в музей, пообедали, искупались в озере в этом, на берегу Мексиканского залива. Меня он поразил своей, так сказать, тусклостью, темно-коричневый песок, это берег вулканического происхождения, невзрачное море, темное, грязное. Как-то, жухлые пальмы какие-то, повисшие, и двухэтажные бетонные коробки, как-то не произвел впечатления. Ну, все купаются, там, плавают. Мы вернулись, интересно, посмотрели. А когда я полетел в тренировочном полете на Т-38, и вот это вот с высоты, знаете, четырех тысяч футов посмотрел на этот Галвестон и на этот Мексиканский залив, меня, конечно, поразило. Темно-коричневая полоска берега, вода, сначала она такая жухлая, а потом переходит в бирюзово-синий цвет, под углом солнца светит, освещает - картина настолько красивая, великолепная, что просто на душе приятно. И когда летаешь на комфортном самолете, и все легко управляется, и делаешь, там, мертвые петли мы сделали, пару, там, свеч. Но впечатление конечно от Галвестона совершенно другое с высоты полета. У меня до сих пор эта картинка стоит перед глазами.

Судьбе было угодно так, что ни я, ни мой преемник, все равно мы не попали на станцию. Наш старт был назначен на 1-е марта 2003 года, а за три недели до старта произошла катастрофа с «Колумбией». Все экипажи были расформированы, полеты отложены на неопределенное время. Но МКС нельзя было бросить на произвол судьбы, срочно были возобновлены полеты на кораблях «Союз», а там экипаж состоял только из двух человек. Места бортинженера не было. Полетели двое, командир корабля Маленченко Юрий и американец Эдвард Лу. Мне очень хотелось проводить ребят, я подошел к Климуку, сказал: «Петр Ильич, разрешите проводить ребят в полет». Он: «Да, Сереж, конечно, лети, проводи». Я на Байконуре, ребята в корабле, я их провожаю. Все это трогательно, мысленно я с ними. Они благополучно стартовали, прилетели, а я остался на Земле.

И наступили долгие шесть лет ожидания зачисления меня в новый экипаж. 2004-й, 5-й, 6-й, 7-й, 8-й, и вот, наконец, наступил 2009 год. В феврале я прошел медкомиссию, в марте прошел аттестацию, а в апреле государственная комиссия приняла неожиданное решение - отправить меня на пенсию. Это было ужасно, мир перевернулся для меня. Было просто невозможно свыкнуться с мыслью, что космос вновь ускользнул от меня, и на этот раз навсегда. Я не знал, куда себя деть, я не мог себя представить пенсионером. Был период в моей жизни, когда я в отчаянии устроился работать каменщиком на стройку, и самым большим моим страхом было, что кто-то случайно узнает, что я космонавт. Было стыдно почему-то.

Но, как говорится, время лечит. Вылечило оно и меня, я научился жить без космоса. Но, если честно, почти каждую ночь мне снится мой полет, каким бы он мог быть.

Умом я понимаю, что нет, но смириться с этим я не могу, ведь летают же мои ровесники и люди постарше. И если судьба даст мне шанс.

Космонавтику можно сравнить с айсбергом - большинству видна лишь его вершина, те счастливчики, кому удалось полететь в космос. Но их полет - это результат труда сотни тысяч людей, которые вложили свою жизнь, свой талант и свою душу в этот успех. И каждый раз, когда я смотрю на старт космического корабля, я знаю - в этом есть частичка и моего труда».

«Это очень большой удар судьбы, но он их вытерпел столько. Думаю, конечно, и после такого удара он не сник, он продолжает работать. Сережа, успехов тебе, я верю, что еще наступит твое время. У тебя есть все, и мужество, и знания, и желание. Я думаю, что ты еще полетишь. По крайней мере, мы тебе все этого желаем».

«- Можно с вами сфотографироваться?

- Можно. Только по быстрому.

- А вы в космосе были?

- Я не летал, я молодой».